Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба]

— Версты две будет, не более, — шепотом предупредил Прослав, сжав острие клевца с такой силой, что захрустели суставы. — Как ельник начнется, так и засека епископская недалече.

Над озером стремительно сгущался мрак, и мир разделился на две части: лес, под кронами которого сгустилась непроглядная тьма, и озера, на волнах которого легкая рябь играла отблесками яркой луны, словно шелковая нарядная рубаха.

Впереди, за округлыми осиновыми кронами, проглянули острые еловые пики.

— Ты, Мелкошин, пока останешься здесь, — наказал Зализа одетому в колонтарь охотнику. — А остальные — за мной. С нами Бог, бояре.

Особо не таясь, опричник спрыгнул в воду. Плеск от его ног растворился среди мерного шума накатывающихся на берег волн, и ничьего внимания привлечь не мог. Следом за ним баркас покинул Прослав, а потом и остальные воины.

Выбравшись на сушу, опричник сразу двинулся вглубь берега. Ему, поставленному государем хранить рубежи Северной Пустоши, было хорошо ведомо, куда в первую очередь станет смотреть поставленный в секретную засеку ратник, куда не стоит показываться ни в коем случае. Только углубившись в чащу на пару сотен шагов, он пропустил вперед себя Прослава, родившегося в здешних местах, и знавшего каждую тропинку наизусть.

— Ну, показывай.

Проводник кивнул, двинулся дальше вглубь леса, уверенно петляя между вековых елей, пока не вывел отряд на узкую утоптанную тропу.

— Туда, — махнул он в сторону озера.

Зализа кивнул, снова обгоняя бывшего ливонца, положил правую руку на саблю, хотя оружия пока не обнажал. Прослав тоже схватился за чекан, но шаг у него получался какой-то уж очень короткий, и его обогнали сперва Росин с Малохиным, а затем и охотники из Стрекотово.

Опричник тем временем замедлили шаг, повел носом:

— Никак костер жгут?

Такой беспечности от лифляндских караульщиков он никак не ожидал. Ведь единственное достоинство засеки — это ее потаенность. Увидеть ворога до того, как он увидит тебя, успеть упредить воеводу, ближние селения, пока их не застали врасплох. И первое, чем выдает себя врагу тайная стража — это огонь. Дымок над кронами, запах гари, потрескивание поленьев — все это может стоить жизни малочисленному воинству.

Да, разумеется, его засечники тоже жгут костры, когда стоят на страже Невы и ее берегов. Но схрон для отдыха делают куда как далеко от самого поста. Да и нет у них другого выхода, от Невской губы до ближайшего жилья — полдня пути, не набегаешься. А здесь, чуть не в самом поселке лежбище устраивать…

Зализа жестом подозвал охотников и Малохина, указал им дальше по тропе, шепотом уточнил:

— Разойдитесь до воды, да зрите в оба! Коли вестник к монастырю побежит, не упустите!

Сам же в сопровождении Росина, свернул к кустарнику и стал тихонько пробираться вперед — туда, где за переплетением ветвей просвечивал живой темно-красный свет. Прослав, некоторое время помявшись на тропе, повернул следом за опричником.

Сторожей оказалось трое. Один лежал, вытянувшись у огня и подперев голову рукой, еще двое сидели, жмурясь на пламя и зажаривая что-то на длинных оструганных веточках. Неподалеку стояли прислоненные к низкой ольхе копья, мешающие сидеть короткие мечи-кошкодеры лежали в траве. Такого момента Зализа упустить не мог, а потому, не раздумывая, выхватил саблю и ломанулся вперед.

Стражники, за долгие годы привыкшие к безмятежности и скуке своей службы, вместо того, чтобы хвататься за оружие, похожим движением вскинули ладони к глазам, пытаясь вглядеться в темноту:

— Кто там?

Громко зашипели мокрые сапоги: опричник сгоряча выпрыгнул прямо в костер, со свистом рассекла воздух сабля — р-раз, и еще раз. Латники, уронив в пламя ветки с нанизанными на них ломтями хлеба, отвалились на спину.

— А-а! — лежащий воин перекувырнулся на живот, попытался на четвереньках доползти до оружия, но третий удар сабли снес ему голову, которая, бесшумно распахнув рот, покатилась к кустарнику.

— Скорей! На берегу караульщик быть должен! — рванулся вперед, через невысокий холмик Зализа.

Костя, только сейчас успевший выхватить меч, кинулся следом.

У селения Кодавер и ближайших поселков еще оставался шанс уцелеть, спасти если не дома, то хотя бы жизни и самое ценное из имущества своих обитателей — но откинувшийся на крутом берегу молодой мальчишка, посланный старшими воинами наблюдать за извечно спокойным простором озера, вместо того, чтобы, услышав странный шум и крики, мчаться к монастырю, вопя во все горло, всего лишь удивленно поднялся, прислушиваясь к происходящему за холмом. Потом подобрал копье и стал пробираться вверх по склону.

Его силуэт пропечатался на фоне светлой озерной воды со всей ясностью, и первый русский набег, который оказался на его памяти, стал для молодого воина последним — Зализа, опасаясь испортить клинок о кирасу, рубанул его по ногам, и последний караульщик покатился вниз по склону, оставляя за собой широкую полосу хлещущей из перерезанной артерии крови. К тому мигу, когда лицо его коснулось холодной воды, латник был уже мертв.

— Константин Алексеевич! — уже не таясь, крикнул опричник. — Поверху пройди! Может, еще кто прячется. А Прослав пусть у костра ждет.

Проводник, выбравшийся из зарослей следом за Росиным, уже ощупывал с надеждой рты и пояса еще истекающих кровью караульщиков, но на этот раз его ждало жестокое разочарование: ни золота, ни серебра латники в дозор не взяли.

— Слышишь меня, боярин Росин?

— Слышу, Семен Прокофьевич, — так же громко ответил Костя.

С шумом и треском они двинулись в сторону селения, надеясь выпугнуть незамеченных караульщиков на таящихся вдоль тропы охотников — но больше на берегу никого не оказалось. Бояре дошли до рыбаков, после чего все вместе вернулись к разгромленному вражескому лагерю. Перекрестившись над убиенными, рыбаки принялись деловито раздевать их, деля трофеи: толстые ремни с висящими на них ножами, огнивами, флягами от крови отмывались без труда, и могли послужить новым хозяевам так же справно, как и прежним. Прямой меч, конечно, не сабля — но для мужика сгодится и такой, коли вдруг схизматики затеют набег учинить, али лихой человек окрест деревни появится. Опять же, и скотину заколоть пригодится, и яму расковырять, чтобы кол для загородки вкопать. Из немецких кирас выходят отличные лопаты и лемехи, любой кузнец за пару часов перекует, было бы из чего. Да и сапоги хорошие бросать жалко, пропадут без всякой пользы. Малохин же, поведя носом и пройдя вокруг, поднял из травы полотняный мешок, развязал: